Как минимум князь знал что такое кадриль в 1783 году, и танцевал контрданс, именуемый галопадом в 1785.Князь И. M. ДОЛГОРУКОВ
ПОВЕСТЬ О РОЖДЕНИИ МОЕМ, ПРОИСХОЖДЕНИИ И ВСЕЙ ЖИЗНИ.
Санкт-Петербург
«НАУКА» 2004
Том1
1783 стр. 81
На что мне балы, на которых нет моей владычицы? Я остался дома. Они уехали. Не трудно отгадать, что г. губернатор, узнав о приезде офицера гвардии в город, желая умножить круг плясунов (а их в провинциях всегда бывало мало), прислал с приглашением ко мне ординарца. Приличие, сей деспотический закон общежития, поставило меня в обязанности явиться на праздник. Не прошло часа, и я уже танцую кадриль с хозяйкой. Жена г. губернатора была дама молодая, пригожая, милая в
обращении. О проклятый бал! Приехал здоровый — отправился домой раненый. Москва на несколько дней осталась в тумане, и под лучами нового солнышка сердце мое новым огнем закипело. Словом, я в г-жу Лопухину влюбился.
1785, стр. 95
Я езжал во все лучшие домы, свел лестные знакомства в моем возрасте, езжал в публичные места и особенно в театр, охотник будучи до французского, который в то время славился своими талантами. Зимой по очереди и наряду езжал на балы великого князя, и там лицо мое сделалось уже не ново. Один раз мне довелось провести самое великую княгиню сверху колонны вниз в контреданце, именуемом galopade*. Сколько я этим гордился перед другими!
1791 стр. 267
Видел клоб и сам танцовал в нем. Я всматривался во все обряды провинциальной жизни, чтоб не совсем показаться новичком в своей домашней губернии, но, видевши все как гость, я не мог разобрать тех многосложных пружин, кои настроивают механизм городской жизни. Вся публика казалась мне довольна моим обращением, и один только старичок Я<зыков>, председатель Гражданской палаты, увидя меня в плясовой зале в контреданце, заключил решительно и громко произнес, что я только горазд прыгать и кланяться.
1796 стр.431
В доме уездного судьи, у которого был тогда бал, составленный из общества градского и его собственных музыкантов, этот изгнанник по имени Хоржевский с таким выражением трогательным игрывал польские, что заставлял меня посреди танцев глубоко задумываться и сам проливал слезы.
1799 стр. 496
Своды небесные, на которых мы ходить там станем, гораздо сильнее зашатаются от всенародного крика и шуму, чем здесь лощеные полы зыблются в больших чертогах под ногами легких наших вальсеров, когда они пар в двадцать из угла в угол с избранными своими кружатся.
1806 стр. 693
Потоцкий опять ехал вперед и на сей раз остановился у меня на неделю. Я с ним виделся ежедневно, он у меня обедал и ужинал, иногда вальсировал, а более задумывался. Подарил мне несколько своих сочинений, написал стишки в моей книге и познакомился со мною для того, чтоб навеки расстаться.
Том2
1807 стр.38
Барышни городские, привыкнувшие к регистраторам, от которых воняет кислыми чернилами, или к заседателям, у коих нагайка из рук не выходила (худые товарищи на балах), думали, что морские офицеры другого света выходцы и необыкновенные люди. Сравнивая мужчину городского, который, вальсируя в шпорах, дерет у девушки все бахромки на платье и марает ее ваксой, с офицером черноморским, который в башмачках прыгает, как зефир, и, наступя нечаянно на кончик дамского платья, просит раз десять извинения, наши девушки думали, что они попали из Владимира волшебным образом в какую-нибудь гавань иностранных народов. В самом деле, и я разделю их мнение, оно ничуть не предрассудок. Морские офицеры гораздо вежливее всех прочих по большей части, а уже от приказных ребятишек и очень много отличаются. Кто в этом поспорит?
1808 стр. 72
В той самой комнате, где ныне танцовали, бывал некогда театр, на котором я в толиких ролях пред Павлом отличался. Государыня сама, подойдя ко мне, изволила об этом напомнить. Ах! Сколько размышлений входило мне в голову! Сколько я приводил событий на память, стоя смиренно у гипсового столба подле Дмитриева, который тогда был сержантом, а ныне сенатор и накладывал на меня в Москве штрафы. Сколько я имел случаев, пока придворные господа кружились в польских, философствовать и убеждаться, что все на свете суета!
1809 стр.130
При первом развитии натуры в ней появилось расположение к чахотке, которое, благодаря вальсам и одеянию полунагому нашего времени, с успехом усилилось и довело ее до последней минуты жизни. Кто бы ее ни лечил, всякий заставил бы нас схоронить ее очень молоду. Хронические все болезни имеют свой предел. Облегчить страдания их возможно, но избавить от них вовсе нельзя никак, и чахотка, как известно, есть чума юных возрастов.
